— Ну в поход так в поход, — Жека понял все правильно. — Что начальству-то сказать?

— А кто у нас вместо Кузьмича?

— Да какой-то хмырь не из наших, то ли тренер по парусному, то ли помощник тренера. Временный, я и запоминать не стал.

— Ну, скажешь, заболел через два дня выйду.

— Будешь должен.

— Само собой.

— Любую смену, — закинул удочку Женька.

— Договорились.

— Ладно, я спать. Спокойной.

— И тебе, пять минут, и я тоже спать, — откликнулся я, размышляя, писать или нет записку на всякий пожарный случай?

Если написать, то где оставить, чтобы никто не нашел раньше времени? Я покосился на расслабленную спину друга, и покачала головой: в комнате оставлять не вариант. Женька ничего не спросил про сборы, но моими ответами явно недоволен. Еще бы, раньше у нас друг от друга не было никаких секретов.

Значит, надо спрятать так, чтобы в случае чего записку нашли, но не сразу. Я прикидывал варианты, одновременно сочиняя короткое письмо. Поставив последнюю точку, я, наконец, понял, куда деть записку. Осталось отыскать конверт среди ночи и дело будет сделано.

К моему удивлению, в тумбочке студента нашелся пожелтевший слегка потрепанный, но чистый конверт. Я черкнул на нем адрес общежития, номер комнаты, свою фамилию, сунул письмо, заклеил и положил на тумбочку. Завел будильник и с чувством выполненного долга завалился спать.

Засыпая, подумал о Лене: удалось ли ей выполнить все мои просьбы? На грани сна и реальности девушка мне улыбнулась, я выдохнул и вырубился.

Глава 19

Будильник протарахтел над ухом в пять утра. Обычно на сборы мне хватает десяти минут, если с вечера все готово. Но сегодня ждала двойная дорога (за Леной, а потом на кирпичики), да и позавтракать не помешает. Кто его знает, когда удастся перекусить.

Женька не проснулся, но заворочался, что-то бормоча во сне. Я бы и не придал значения невнятному бормотанию, но зацепило слово «звезда». Тихо ступая, я подкрался к соседской койке и прислушался:

— Не та… не та звезда… опасно… не вор, я не вор… опасно… не вор я… — лепетал Жэка, не просыпаясь. — Бред… бред… не время… отдам, все отдам… не время нынче… Ба!

Товарищ громко вскрикнул и подорвался на койке, глядя широко раскрытыми глазами в пустоту. Я замер, стараясь не привлекать к себе внимания. Не знал, что Женька страдает лунатизмом, или это от преизбытка эмоций?

Минут пять ничего не происходило, друг по-прежнему сидел на кровати с ровной спиной, таращась в никуда. Я колебался, не зная, окликнуть или не стоит? Где-то читал, что лунатиков лучше не трогать, испугаются и что-нибудь да натворят. Хотя, что Жэка сумеет натворить в постели?

Принять решения я не успел, товарищ так же внезапно, как и подорвался, рухнул обратно на подушку, свернулся калачиком и засопел. Я постоял, подождал, но Женька уснул спокойным сном человека, которого не беспокоят никакие дурные мысли и тревожные видения. Накрыв друга простыней, я тихо развернулся и потопал ставить чайник, чистить зубы и умываться.

Общежитие впечатляло пустой и тишиной. Коридоры, выкрашенные в темно-зеленый цвет, воняли свежей краской, и навевали мысли про грядущий зомби-апокалипсис, о котором в будущем только ленивый не будет писать книги и снимать фильмы.

Оперативно переделав все утренние дела, я вернулся в комнату, сдернул с вешалки легкую ветровку, прихватил рюкзак со всем необходимым и покинул общагу. Вахтерша недовольно ворчала, отпирая входную дверь, но я молчал, не поддаваясь на провокацию: меньше знает, крепче спит, лучше фантазирует. А богатая фантазия, как известно, хороший способ избежать старческого маразма. Но это не точно.

Воздух пока еще пах свежестью и морем, но уже практически не бодрил. Вместе с рассветом в город заходила летняя жара. Я закинул рюкзак на плечи, скорым шагом потопал в сторону автовокзала за велосипедом.

С охраной рассчитался деньгами, потому как пиво, которое обещал за стоянку, забыл купить. Сторож недовольно поворчал, но благодарность бумажками принял. Я оседлал велосипед, и помчался знакомой дорогой в сторону своего дома.

В голове почему-то крутились Женькины слова о том, что звезда не та, и неожиданно всплыла детская песенка-дразнилка, которую мы кричали вслед городской сумасшедшей. Что-то в ней такое было про звезду. Я напряг память, припоминая.

'Я Шамая, я шамая, я шамая красивая,

Я шамая, я шамая, я шамая счастливая.

Ты скажи нам, Шамая, почему во лбу звезда?

Где ты спрятала печать, чтоб сокровища достать?

Бахомета призови, всех деньгами одари!

Шамая, ты, Шамая, голова садовая,

Приложись-ка лбом к стене, золота достань-ка мне!'

Откуда взялась эта дурацкая песня, кто придумал слова? Связаны ли они с легендой о княжеских сокровищах? Или все, что я в детстве слышал о несчастной женщине — пустой вымысел, досужие фантазии людей, которые боятся всего странного, а страх прогоняют агрессией?

Я крутил педали, пытаясь найти в словах песни какой-то особый смысл. Мысленно соединял первые буквы строк, вдруг из них получится слово. Короче, пытался размышлять и анализировать текст, насколько хватало моей фантазии. Но ничего дельного в голову не приходило. Решил рассказать Лене, у девчонки светлая голова, глядишь, что-то и заметить. Но для начала хорошо бы записать эту песенку-обзывалку.

Девушка ждала меня у подъезда, но не одна. Оба бати (Блохинцев и мой) вышли её провожать. Черт, только этого мне не хватало. Что я им сейчас скажу? Мы же с Леной даже легенду общую не придумали, куда и зачем мы прёмся с утра пораньше.

— Доброго утра, Николай Николаич, Степан Иваныч, — поздоровался я, натянув улыбку. — Привет, Лен.

— Приветствую, Алексей, — отозвался доктор, дождался, когда я слезу с велосипеда и протянул руку.

Следом подошел мой отец, мы и с ним поручкались. И замерли напряженным треугольников, оставив девушку стоять в сторонке.

Лена порывалась что-то сказать, но кивнула мне и отступила, закусив губу, нахмурив брови.

— Лена сказала, куда вы собрались, — начал Блохинцев.

Я мысленно чертыхнулся, натянул на себя покер-фейс, и продолжал молча слушать.

— Нам с Николаем история не нравится, — подхватил мой отец. — Но, судя по настрою Елены, нам не удастся вас отговорить.

Пауза, и оба выжидательно на меня уставились. И что я мог им сказать? Меня эта история с сокровищами тоже напрягает, вот только мне не оставили выбора. Причем, будь я один, порыпался бы, подергался, отказался, в конце концов. Ничего бы мне в принципе не сделали, ну поугрожали максимум. На крайняк толпой отлупили, чтобы склонить к сотрудничеству.

Но Лена — мое слабое звено, и неважно, когда и как эта голубоглазая стрекоза умудрилась стать моей персональной точкой уязвимости. Важно, что меня теперь есть чем прихватить. К тому же сама девчонка до конца не осознает, куда мы встряли. Для нее это большое летнее приключение, благодаря которому она, возможно, станет героиней местного масштаба. Если, конечно мы отыщем что-то стоящее в катакомбах, кроме десятка странных монет, и старого сундука, набитого никому не нужными схемами.

Я молчал. Мужики смотрели на меня выжидательно, но я продолжал играть в молчанку. Мне реально нечего им сказать. Я не знал, о чем они разговаривали вчера с девушкой, что Лена рассказала отцу с соседом, что оставила за кадром. Потому вежливо ждал продолжения, мысленно прикидывая, сколько времени мы уже потратили на разговоры, и успеем ли теперь вовремя добраться на встречу. Не хотелось опаздывать, я дал слово. А свое слово я привык держать.

— Папа… — попыталась вмешаться Лена.

— Подожди, дочь, — покачал головой Николай Николаевич. — Алексей, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Из объяснений Лены мы поняли, что вы собрались в некую разведку, проверить догадки, — и снова пауза.

Не дождавшись ответа, доктор продолжил.

— Не спрашиваю, зачем вам понадобилась звезда Степана. Но, прошу, будьте осторожны, — Блохинцев протянул мне папку, я её принял, поблагодарил кивком. — Здесь некоторые бумаги, включая карты и знак… Надеюсь, пригодятся. Лена сказала, что вы пытается разгадать головоломку. Что ж, в этом моя дочь ничуть не уступает моему сыну.